Современные книги, мимо которых не прошли бы классики
5 романов на полках Фёдора Достоевского, Оскара Уайльда, Стефана Цвейга
В статье мы рассказываем о книгах с рейтингом 18+
Чтение классики обогащает язык и позволяет расширить границы мышления. Но классики оказались бы в 21 веке, что они бы читали, не считая проверенных временем произведений друг друга? Пройдись они по книжным, какие истории сумели бы их заинтересовать, показались достойными внимания? В каких-то книгах они даже могли встретить отголосок собственных работ.
К примеру, Фёдора Достоевского заинтересовал бы роман каталонского прозаика Жауме Кабре «Ваша честь», в котором под обёрткой детективного триллера скрывается высокая драма, дилемма морали, правых и виноватых, обиженных и обидчиков.
Сюжет разворачивается зимой 1799 года и вращается вокруг судьи, раздираемого чувством долга и собственными эгоистичными порывами. Как судья он обязан вынести справедливый приговор, но убедить коррумпированное сердце оказывается не так просто.
И Фёдора Достоевского, и Жауме Кабре тревожили проблемы морали наряду с процветающей коррупцией – порой не только очевидной, но и сокрытой глубоко в сути человека. Для обоих критическую роль играло изображение людей, их пороков, недостатков и искупления. В романе «Ваша честь» персонажи раскрываются с экзистенциальной стороны, поэтому Фёдор Достоевский наверняка украсил бы им свою книжную полку.
Пройдя чуть дальше в книжный, можно было бы заметить французского философа и мастера экзистенциальной прозы Жана-Поля Сартра, в руках которого был бы современный роман Джонатана Франзена «Свобода».
Свобода, по Сартру, это не только то, на что каждый в конечном счёте обретёт, но и величайший гуманизм, который заключается в свободе творить себя самому. Об этом он рассуждает в философском эссе «Экзистенциализм – это гуманизм». «Свобода» Джонатана Франзена привлекала бы его невозможностью обрести свободу, потому что быть на неё обречённым значит принимать само отсутствие выбора.
Для героев Франзена мнимая свобода становится ахиллесовой пятой, ради неё они не боятся приносить жертвы, но она же рискует разрушить их гармоничную и счастливую жизнь. На примере нескольких поколений семьи автор создаёт противоречивую картину, в которой иллюзия гонки за свободой разбивается о невозможность от неё скрыться. Политика, философия, обречённые непониманием люди, экология, проблема выбора – всё, как в жизни, сплетается в этом романе. Его глубину Жан-Поль Сартр наверняка сумел бы оценить по достоинству.
Как человек, глубоко озабоченный искусством, Оскар Уайльд решил бы, что «Щегол» Донны Тартт обязателен для прочтения. Его бы несомненно привлёк глубокий психологизм романа и размеренное повествование, в центре которого, как у него самого, находится искусство. В «Портрете Дориана Грея» творчество становится орудием саморазрушения, это же предсказывает и незавидную судьбу автора после выхода романа в свет.
В «Щегле» искусство тесно переплетается с потерей и чувством вины. Картина, которую крадёт 13-летний Теодор во время смерти матери в музее, – единственное, что от неё остаётся. Брошенный и никому не нужный он скитается с места на место, но только попадает в ловушку судьбы.Мимолётность жизни, способность превозмогать потери, стойкость – всё это олицетворяет собой сворованная картина, но она же ложится камнем на хрупкие плечи Теодора. Оскар Уайльд одобряет.
Создатель детективов, имя которого говорит само за себя – Артур Конан Дойл – растерялся бы в многообразии современных представителей жанра. Каких только нет – и комфортных, и мистических, и иямису и, хонкаку…
Именно направление хонкаку, в котором читатели активно вовлечены в процесс решения загадок и логических головоломок, он не оставил бы без внимания. Один из ярких примеров таких детективов – «Шанхайская головоломка» Ши Чэнь. Неизвестно, привлёк бы Конан Дойла незаурядный и эксцентричный образ «китайского Шерлока Холмса», но детективная составляющая, откровенно бросающая читателю вызов, не оставила бы его равнодушным.
Себе на уме главный герой Чэнь Цзюэ, который вместе со следственной группой приступает к расследованию массового убийства двадцатилетней давности, использует для вычисления преступников математику, тем самым давая читателям возможность опередить профессионалов дела и ход расследования. Если бы Конан Дойл собирал современные детективы под направление хонкаку, у него ушло бы пару полок.
Классик австрийской литературы Стефан Цвейг, полюбившийся читателям благодаря сентиментальной и романтической прозе, писал не только её. Его справедливо считают мастером беллетризованных биографий.
Он написал и рассказы о незначительных мировых событиях, изменивших ход историй человечества в «Звёздных часах человечества», и масштабное художественное исследование о Марии Антуанетте и Марии Стюарт.
И сборник автобиографических работ, включивший в себя такие имена как Достоевский, Толстой, Диккенс и многие другие. Стефан Цвейг пишет с живостью и чувством, свойственным молодым сентиментальным идеалистам, его стиль пропитан любовью по отношению к объектам его исследования.
Как сам Стефан Цвейг пишет в предисловии к «Звёздным часам человечества»:
«Ибо в мгновения своего наивысшего мастерства история не нуждается в поправках. Там, где она творит, как вдохновенный поэт и драматург, ни один художник не смеет и мечтать превзойти её».
Со своей любовью к разным жанрам, историческим личностям и эпохам он не прошёл бы мимо приключенческой автобиографии «Рим – это я» Сантьяго Постегильо.
Его привлёк бы ответственный подход к работе – со слов автора, тот должен был заслужить право писать о Цезаре. Масштаб проекта, разнообразие жанров, из которых сплетена эта биография, сама фигура Цезаря, политика, тонкие намёки на будущее – книга отлично бы вписалась в коллекцию биографий Стефана Цвейга.