Детективы, лёгкое чтение и немного жути

Относительно компактный (всего-то 400 с небольшим страниц) роман молодой москвички Дарьи Бобылёвой вышел в успешной хоррор-серии «Самая страшная книга», однако по-настоящему страшным его не назовешь – скорее уж дремотно-затягивающим, фольклорно-сказовым, баюкающе-напевным. Перенакладывая две реальности — до мелочей узнаваемую реальность старого дачного посёлка с его пыльным уютом и заросшими грядками с одной стороны, и реальность жутковатой народной сказки с другой, Бобылёва не столько пугает, сколько сдвигает привычную нам рамку восприятия, показывая, насколько иррационален и непознаваем мир, который мы привыкли считать понятным и предсказуемым, насколько иллюзорна и проницаема граница между светлой и тёмной его сторонами.

Принято считать, что соотношение памяти и личности, памяти и любви, памяти и общественного блага, а также достоверность нашей памяти как таковой, – темы так называемой серьёзной литературы. Однако молодая писательница из Малайзии Фелисия Йап ухитряется интегрировать их в пространство литературы остросюжетной, получая на выходе потрясающий гибрид альтернативной истории, захватывающего триллера в лучших традициях Гиллиан Флинн и Полы Хокинс, а также философской притчи в духе Кадзуо Исигуро. Йап впервые конструирует целый убедительный и органичный мир, основанный на ограниченности памяти, и ухитряется впихнуть в этот мир по-настоящему захватывающий детективный сюжет.

Тим Пауэрс умело аранжирует весь традиционный набор готических ужасов (от вполне диккенсовского предводителя нищих, для пущей жути обряженного в костюм клоуна, до мрачных лондонских трущоб, населённых нечистью всех сортов), ловко миксуя их с ужасами собственного изобретения — вроде безумного маньяка-оборотня, способного менять тела, как перчатки, или хитро переосмысленной египетской демонологии. Пауэрсу не лень сгонять своего героя то в жаркий Египет (и сделать непосредственным участником расстрела мамелюкской конницы), то в малый ледниковый период конца XVII века (и заставить сражаться с чудовищами на льду замёрзшей Темзы), или познакомить с лордом Байроном и Кольриджем. Как результат, текст Пауэрса превращается в безупречное развлечение – идеальный литературный эквивалент голливудского блокбастера.

Не быть, не состоять, не голосовать «за», но и «против» тоже не голосовать, находить тонкий зазор между соучастием и прямой конфронтацией и при этом всегда делать то, что любишь и считаешь важным, – три поколения Дымовых показывают, что это вещь возможная и достижимая, в общем, при любой власти и в любое – даже самое скверное – время. При желании всегда можно выгородить себе уголок покоя и осмысленности, найти узенькую тропинку в страну фей, вьющуюся между тернистой тропой в рай и торной дорогой в ад.

Сюжетный каркас романа Яны Вагнер упруг и почти без деформаций выдерживает массив сведений, с точки зрения детективной интриги совершенно излишних. Это характеризует и роман, и его создателя с самой лучшей стороны: при наличии не остывшего еще толком трупа скормить читателю пару сотен страниц, не имеющих отношения к расследованию, и при этом не растерять читательского интереса и доверия – задача не из простых. Но Вагнер с ней справляется — не так хорошо, пожалуй, как, Кейт Аткинсон или великая Патриция Хайсмит, и всё же очень, очень прилично.

Книга журналиста, поэта и прозаика Тима Скоренко имеет многообещающий подзаголовок «роман о любви», который буквально к третьей странице получает довольно неожиданное толкование: речь в нем и правда идет о любви, только объектом ее являются не люди, а горы. Вернее, одна конкретная – Эверест. Микшируя достоверные факты с фантазией, тасуя хронологические пласты, ловко перебрасывая фокус от героя к герою, он ухитряется сохранять интригу – кто же, кто был на Эвересте первым? – до самой последней страницы. Эта способность держать читателя в напряжённом неведении, постоянно подпитывая его любознательность разнообразными сведениями по истории, теории и практике альпинизма, но ни в какой момент не проговариваясь о главном, бесспорно, составляет основное – и очень важное – достоинство романа.

«Город женщин» Гилберт отчетливо распадается на две неравные части. На протяжении первых двух его третей Вивиан подробно излагает историю своего головокружительного первого года в Нью-Йорке, от знакомства с городом до постыдного бегства из него. Последняя же треть – история повзрослевшей, куда более зрелой и разумной Вивиан, сумевшей принять себя и выстроить свою жизнь наперекор общественным нормам. Судьба Вивиан важна Гилберт как зримое свидетельство того, что семья – это не те, кто близок по крови, а те, кто близок по духу, и что мы сами вправе выбирать, кого считать семьёй. Что конвенциональная модель счастья – далеко не единственная возможная. Что ни женская, ни мужская природа не сводимы к типовому набору гендерных ролей, и что несоответствие стандартам – куда меньшая проблема, чем принято считать.